Украшения на зубы Томск Цветаевой

Ведь тот, кто может неопределённо долго читать наизусть стихи разноязычных и разновремённых создателей, часто считает, что приручил все смыслы, населяющие цитируемые строки! А сам уподобляется флейтисту из Гаммельна, заместо крыс уводящему поэзо-прозрачность на дно мутной реки-неадеквата… Такое псевдо-пастырское отношение к поэзо-смыслам — назовём его «прозо-зрачностью» — в устах декламатора виршей время от времени становится далековато небезобидным деянием.

Вспомним: у краснокожих хопи для понятия прозрачности священных обращений к духам, звучащих для европейца как необозримый ландшафт стихо-метафор, существует целая пригоршня определений для проницаемости границ меж мирами живущих на земле и ушедших с неё слова «смерть» в языке хопи не существует. Буквальным отражением. И ежели кто-то, пытающийся обратиться к предкам и духам, путал слова, обозначающие прозрачность межвселенских барьеров, то соплеменники начинали глядеть на него как на изгоя.

В этом случае жрец тревожно объявляет: прозрачность меж горами и долинами нарушена! Опосля этого все взрослые представители племени обязуются не лишь вспомнить наибольшее количество определений стихо-прозрачности, но и по способности сочинить новейшие. Эти старания хопи спасти потревоженный межвселенский переход от окончательного взлома смотрятся в очах европейца как фестиваль поэтических импровизаций. Кстати, расхожая российская идиома «вилами по воде писано» для хопи не окрашена в иронические цвета.

Нечто схожее можно отыскать в священно-поэтических традициях другого старого народа, живущего на противоположной стороне Земли — чувашей. Тут степень прозрачности поэтического выражения равняется к возвышенной прояснённости воспоминания о покинувших мир живых, но продолжающих обережно смотреть за ходящими по Земле. Виртуозом поэзо-прозрачности можно по праву считать великого русского поэта Геннадия Н. Айги — , выходца из Чувашии. Игра транс-смысловых взаимопроницаемостей в его стихах заслуживает отдельного трактата.

Вспомним только одно его стихо-оттворение из сентября года, которое можно считать манифестом стихотворных сквозь-взоров. Оно называется: «Страницы дружбы. Стихотворение-взаимодействие ». Дальше — среди незапятнанного листа: « С просьбой вложить меж последующими 2-мя страничками лист, подобранный во время прогулки ». Опосля — разворот, на левой стороне которого: «звёзды имеют поверхность как я»; на правой: «притронься я ты ». Поистине, это не что другое, как профилактическая прививка от замутнённости стихо-сварений!..

Назовём это «пением Айгимнов»… Ещё один первопроходчик в королевстве стихо-прозрачностей — столичный поэт Дмитрий Е. Авалиани — , создатель авторских визуально-поэтических жанров: листоверты и двоевзоры. Авалиани часто выводил свои межстишья на листах целлулоида. Открытый им эффект «пляшущих букв» обогащает текст новенькими степенями свободы: начало стихотворной строчки, читаемое с одной стороны «прозрачки», при взоре на неё с иной стороны даёт её окончание.

Почти все прилитературенные критики надменно считают такие опыты не наиболее чем очередными модификациями «игры в бисер», определяя стихи тех же, к примеру, метаметафористов как не понимаемый ценителями поэзии «возвышенно-заумный бред»… Тут невольно вспоминается персидская поговорка: «Не колодец глубок, а верёвка коротка».

Что же до игр разума, то они — всего только способ возвращения замутившимся атмосферам различных планет их просматриваемостей, их небес. Вправду, поэзо-орнаментика расстилается на виду у всех; она — на поверхности, именуемой небом. Вообщем, для создателя реального эссе эти два понятия во многом синонимы. Опять процитирую К. Кедрова из его трактата «Поэтический космос» : «Поэт лицезреет всё население земли, облачённое в законы времени…».

Посмею продолжить от себя: «…И своими стихами создаёт новейшие времена, одевая Настоящее в облачения, которые сам выкраивает из Прошлого и Грядущего». Такое стихо-миро-преобразование невольно отсылает к эре Хэйан — периоду истории Стране восходящего солнца 11—13 века , когда зарождалась классическая японская поэзия. По-русски это прозвучит длиннее: «куда создателя выведет его перо».

Но не стоит. Ведь в японский термин включён иероглиф со значением «видящий-сквозь»… В заклинательной практике редкостно поэтичной с точки зрения европейца! Стройный дословный перевод здесь вряд ли осуществим, а смысловой таков: «Духи-защитники, я пою на вашем прозрачном языке; опрозрачьте же для меня языки людские!

Великий остроумец Станислав Ежи Лец в один прекрасный момент усмехнулся: «Чтобы бездарные стихи зазвучали достойно, их необходимо всего только профессионально перевести на иной язык! И в этом — доступнейший рецепт «приготовления» прозрачностиший. Ежели верить обрывочным воспоминаниям современников, математик Чарльз Латуидж Доджсон, наиболее узнаваемый как Льюис Кэрролл, процарапывал начальные варианты эпопеи о приключениях Алисы на осколках разбитых зеркал, подобранных им посреди мусора.

Ежели это так, то писатель должен был повсевременно увидеть собственное лицо через вновь рождающиеся строчки, по сущности, сочиняя себя-другого. Тяжело представить для себя нечто наиболее мучительное… но зато и настолько же первооткрывательное. Вспоминается формула Германа Гессе: «Поэт — то, чем дозволено быть, но не дозволено становиться». Да, звучит как летальный диагноз… Зато поэзо-прозрачность памяти амальгамы — это и умение ложить её ссадины-процарапы в осмысленный текст, предстающий монологом зеркала; и — более действующий метод обучить людей не лишь вчувствоваться в капризную проницаемость поэзии, но и провзорить себя со стороны очами преломлений стихо-прозрачности, не теряющей надежды разъяснить людям: прозрачность — синоним не самовлюблённо вакуумничающей пустоты, а до поры помалкивающей о своём всеведении Бесконечности.

Арифметически средний зелот — Анти-античной резни патриот — Аминь! Бальных богинь истрепались-обвисли Белоснежных хитонов танц-полые ткани. Больно ли рвать переплёты Писаний? Брат, не садись не в свои санта-сани: Бездно-взахлёб седаков перечисли!.. Веди Веди — весеннее Вести вещанье; Вот для вас — встреч речье, а вот — мне-прощанье. Возникноведенье хохота и слёз Вряд ли раскроет механику грёз!.. Веры Взнесенье молчит: «Не убий!

Венчанный с правдой пусть шутит всерьёз. Глаголъ Глаголенище сапог, шагом нищих; Глас следов, не оставленных всуе; Гелиоцентриков знамя и — пищ их Основной рецепт, преоцененный в у. Гордость деяний — делений и множий — Грозди надежд на просвет недо-Божий: Кое-где срисуем, а кое-где — срифмуем,,, 5. Добро Дрожь забытья после-казненных петель; Накладности дрова — добродетель. Дробь исихастов добро взрешетiла: Дар бессловесья — гремящая сила!..

Даром даются ль от серости средства? Деликатествуй, Евангелье Юношества, Даже в брегах каноничного ила! Епископаемое не полезно, Ежели болтлива моления пучина. Естествоплодье древнует бесслезно: Ель, у осины расти на виду!.. Есмь Суровый Есмьинец потоплен словами. Жребий жнеца — жечь согбенную спину Жертво-ношеньем, чья горечь — как речь.

Живоначалье — железо средь злата; Жалко, что последнье поблескивает туповато; Жизнеподобьем его обеспечь!.. Зело Заповедь дня — отрекаться от ночи; Зело белея в глазах по-бароччей, Зверуйте в центуриона вблизи! Зарево замков, зажжённых катаром, Зарикошетит кресовым угаром — Зримляне, ниц! Неофитственным парам Знанье друг друга неси-порази… Земля Землям, сладчайшей колючкой заросшим, За горизонт зов злосчастий унёсшим, Зорба станцует сертаки сердец.

Зарифмовав Божью тварь и алтарь, За пересохрой плеснув киноварь, Зограф воскликнет: «Всё ново, как встарь! Иже Инако-высланный клано-законами, Инок, от накипей освободившийся, Иско-ушествий не стёртый поклонами, Иго игорное сбросить решившийся, Изобретемя подставив под ставки; Изо-броженья назвавший: «Удавки!

Ижеи Иоанниты откинули латы; Их измождению рады прелаты. Иорданельзя течения быстры; Имя их рек — имярек для канистры, Испепеляющей бензо-нектаром Из-под-небесье — назло аватарам. Как примИнить мега-мудрость захватья: мачту крИнить? Гервь Гервьб недомысленный — гордость элиты: углем отзначены Гервьофродиты; мёрзнет боГервь, одушая коллег. Шхуна на Гервьфи — челнок-оберег. Озером тяжело именовать СелиГервь. Меря славянам — Гервьющийся червь!.. Святый Гервьоргий — не вещий Олег,,, Како Кедрово масло бесстрочных ночей — Крио-ковчег для тебя, книгочей!

Княжьте средь букв, обесцифрив лампады, Колоколакомы взмывы и спады!.. Купно купели соткут зова заводь, Коль менестрели научатся плавать: Кронос-отец, спаси их от бравады! Ложи ладошки публично-и-лично Лестнично всперстилось хиромантiчно. Лада-лоза, наливай грозо-грозди; Лаково ржавьтесь, Распятия гвозди! Лицепримеры унёс время-тать,,, Мыслете Мыслете — кем?

Монархiщником алым? Может, подбросит он графам увялым Мнимость монаха? Чугун чернеца Медным упором сойдёт за чтеца! Мирро-зависимый пастырь надежд, Мерь эталоны небо-тканых одежд: Стильно оденься в кутюр-от-Творца!.. Нашь Нимб — послевкусье, заря обручённых: Невыцветаемый свет заключён в стих. Надоедамы, сгребите платки, Над аналоем ускорив витки: Не горемыки и не удальцы, Не исповедьмы, не теле-тельцы — На-спор во пламени райском горят… Онъ От-богощая прути от обочин, Омега-литов к нам зов обесточен.

Отроковица-богиня жестока, Полуостров средь дельты храня от истока. Оникса око в слюде одиноко. Найти путь Ионы-пророка О, нелегко в китобойной грызне!.. Покои Почтой бумажною сам для себя вышлю Первопрочтенье апокрифов зорких, Плугом пройдя по целинно-бессмыслью Перезасохшие времени корки. Перст одинок средь крылато-кристаллых, Пустопобедных, престольно-усталых, Переманивших себя на задворки.

Реци Разума ранам зажить рановато. Резы на древьях — мудрее Сократа; Различий меж ними в земле не отыскивай. Ратники полнят обоймы страдательно. Разве ж ты мёртв в речи встреч, падеж звательный?! Родом из рая кураж назидательный… Слово Слава словес отглянцована молчью. Скользкость повес кормит гордь произволчью, Слабостью слога слагая псалмы. Слуги наград восторгаются следом — Слепо-соборно отставленным бедам; Сонным согласиям спор их не ведом… Стой!

Тверьдо Трепетной паствы вздыханьям — увы! Таинства песен — жнивьё тамбурина. Уст укъротитель добыл лит-признанье Усекновеньем главы без названья,,, Уголь посланий удельно богат: Увелеречив укълонов парад, Умо-суму обрисовал как нарост….

Оукъ Оуколо кладезей-колоколен, Оуклонившись от званого звона, Оукроти тех, кто скученно склонен Оукоризничать с бранного трона. Фертъ Фразы фазанные самовлюблеют; Фри-фарисеялки жнут, хоть не сеют. Фантасмогорько колосья созреют, Ферромагнетиков слыша наказ: Фон мезо-зовный от слов отвлекает; Фортификации разума тают, Франтно глумясь над стихом-на-заказ… Херъ Хором хоругви пытают по-Спасски: Хватит ли им херувимной оснастки?

Харизмократов осанной взбеспечь: Хронику лавры подбросили в печь!.. Хетты — в плену у египетской сказки. Храмы подстроив, поёт нефилим: «Харэ для тебя, пилоРама-и-Рим! Отъ Отрок, спешащий состариться, здрав: Отмщенья мудрость сглотнув, как удав, Отбеленившись от само-себя, Отреставрировал отблик старья. Отчередь к предкам потомки займут, Отгородившись богинею Нут, Осмертоносивших жизнью поправ. Цы Целенатравленный перво-привет, Царь-без-престола, но — престоловед! Цены взвинчайте во фонд целибата!

Цепки они, да когтят слабовато… Цитотоксин — исцеления отпрыск, Целится в кассу-алтарь официн, Цинко-взводяще курок автомата. Червль Через-печальны слова летописца: Чрева-у-водья грезят упиться Чашей нектара и чащей-никем. Чудотворебус разгадывать больно: Чудь очертаний размыто-раздольна.

Чресла — как кресла: сиди богомольно, Чуя бессилье в очах теорем!.. Ша Шарообразен шелом воеводы: Шелест клинков — улучшенье породы Шествующих на закланье зияний. Шёпот шатров — ширь пустых обещаний. Шатки мостки не отмщенных прощаний, Шитых тесьмой шутовских обнищаний. Шум от бездействия — шуба народу! Щебет щемящий — надлом птеродактилей; Щучьи веленья — в последнейшем акте клей; Щедро Емельница скрасит погост!

Еры ПерЕрываясь молитвами-снами, мЕры не думствуют: что станет с нами? Галлам галЕры не так уж страшны. Хвалят химЕры своё всеужасье; глянец премьЕры стускнел в модночасье. Тканны шпалЕры из гривья Пегасья; Ожидают сваровЕры мощей из мошны… Ерь Перья поверия — Финиста взлёт; здесь-и-теперь не оплавится лёд жарким намЕрьеньем слушать канон: древнепотЕрьянных несть средь колонн. Ять Я для тебя, лето, меж-зимий объятие; я — телеграмма хрониста Ипатия; я — тектонический крест островов.

Я — тесто, в крендели не воспекаемо; я — аксиома, никем не решаема; я — терракотова рать невзрываема. Я — terra cognita для роз ветров… Юнь Юно-юродиво тают сивиллы, Юрско-периодно веро-инферны. Юмор Юдифи: библейщики милы, Южно-курортны. Главой Олоферны Юркнут в юпитеры славы неверной… Ювелировно смарагды булыжны; Юс отъйотирован — дважды-и-трижды.

Язво-янтарны Медэевы луны; Я на руно не сменяю ни руны! Ядра разбились о берег лагуны: Ядоустойчиво к ним отвлекарство,,, Эдиотизмы из цикло-масс-медий — Эдипов громплекс посреди обречённых. Эдинозавры не окаменеют. Эдда из скальдовых рун пламенеет. Эдо-эпоха — йероглиф всеведий. Ржавы шелОмъы у их не в чести: ведь космодрОмъы на их не взвести!..

Груз епитимьи не выдержит гнОмъ, иглы сарказма схранив на потОмъ: «В душах пролОмъ да продолжит расти!.. Сладость говЕнъя всперчи злом приправ — исчезновЕнъем-себя, изограф! Средь Одьиночества инакосмыслие — Одьервенелый фантом обесчислия Одьиноземцев, чей шеф — Мистер Икс… Ёта ЛьЁтъ эликсир, что прописан зиме: от лЁтаргии пробудье избавить.

Заумь зовЁтъ во прогоркшей возне; смЁта-ошибки ничем не исправить! И недопЁта прелюдия блюд; ИскариЁта не вынес верблюд: груз эполЁта и жезлы, чем править,,, Ота Ежели зевОта бодрей просыпанья, и от цейтнОта — только хроника Нарнья, сможешь себя от измОта спасти, ежели пробьёшь восприятья ворота, став сам для себя, как палачья рабОта. Бабочка-галстук для тебя — как гаррОта: тягостна нОта, аббат-травести!.. Кси Ксерокопиршество оригиналов — ксенофилия духовных вассалов — к сонным клаксонам шофёров беспалых, к суффиксо-суфиям речи влечёт.

К Судному Дню похмеляются ночи; ксифос-рассвет рубит длинь многоточий. Пси Псевдо-апсиды песочного храма… Психологична вертепная драма! Псалмо-кипенья средь пений гранита; Психики узкой собственный бисерный наст Псам на топтанье свинья не даст. Псигма засыплет змеянье зенита;2 Псаммос кварцуется в солнце-балласт…3. Фита Фитнесс безмыслий — продворья дворцов, Фата-моргана начал и венцов, Фиэри-форма ликбез-обезличий.

Фразы фаст-фудны себя изжевали, Физиономер собственный вспомнив чуть ли!.. Филофонисты от песен сбежали. Фидию скучновато ваять разум птичий! Ижица И житие, вне-бытье и сожжатву отыскивают, как пусто-дорожнюю клятву; исподволь, толика, надейся на даль!.. Исповедимы пути сотворений, исчезнозаячьих изб-избавлений, изо-исхода себя-повторений… И ждёт стрелу арбалето-леталь.

Ижа Йомкие думы пришли внедорожно: Йокна без стёкол разбить невозможно! Йорничай до появленья звезды — Йогам на зависть! Прими просветленья Йодом не залитых ран заживленья! Йорка-Нью-ню догорают поленья; Йордань-углубье не знает узды. Час-speak велеречив; ступились его стрелки, остроты источив охвостьем рыжей белки, кому грозился в глаз попасть охотник-время, хоть ослеплён не раз, капкан собственный проЭдемя!..

Забвением себя изгрёзнутая память… Минувшее дробя, наступье не исправить! Воскркреслиться-возлечь наперекор всем стульям? Грезит рыба-меч стать скальпелем акульим,,, Карденен пляс юродиев — от каски и до фески. Высочайший удали удой; про-званья — липки-клейки. Полуживою их водой полей из мавзолейки! Прострасти стадно-стайские желают почить в обозе, вялотекущи райские вкушая в передозе. В обмановеньях совершен? Пусть умаляет царевич Лю-Шен: «Не врите на нефрите!.. Аксессуармия утроб ненастно-ненасытна; от доброты разгрызных злоб дождались алгоритма!..

Там, где бушует Мастер-класс, нет песен Маргариты. Профессьёнальный янь-ин-яз покинули хариты. Кто против противней восстах? Завидна ль участь: умаслять поэзо-бутерБродство? Иль перво-сходством оправдать хоть какое превоскотство?.. Взнесите тех, кто в неглиже подстрочник обеспечат и в честь поручика Киже сроднят почёт и нечет!

Пастернак Она приближалась ко мне, как будто невесомая, как будто паря, окутанная, как горностаевым мехом, тучами. Она шла величественно, осознавая свою власть, нет, власть собственных стихов нужно мной. Над нами. Нет, плыла. Вот Она протянула руку и, как будто по мановению данной нам руки, я тормознула и расстояние меж нами стало сокращаться.

Мой язык онемел. Большего произнести я не смогла. Мысли заползали, бегали и здесь же бесследно исчезали в щелях моей памяти. Ах, да, стихи… стихи…». Но я не могу вспомнить ни одной строчки… На данный момент будет трибунал. Ужасный суд! Но ведь я их лишь что читала, долго, с каждой строчкой, с каждым словом переживая вновь и вновь муку дамы любившей, но недолюбленной, профессиональной, но не признанной, страдающей и отверженной.

Она молчала, но эти слова произнес её глас. Ведь я их уже слышала, нет, читала. Она находила счастье, Она всю свою жизнь догоняла счастье, которое сама же придумывала, создавала, а оно убегало, ускользало. Вы отыскали покой и радость?

Но, о чудо! Её строгие, изучающие меня, глаза потеплели, и лёгкая ухмылка скользнула по её губам. Позволь мне так тебя именовать, ведь я уже вековая древность. Я совершенно ненамного молодее Вас. Хотя, что я говорю, простите. Именуйте меня так, как того хотите». Я совершенно запуталась, растерялась и от собственной очередной бестактности смутилась ещё больше. Господи, какая я нескладная.

Вечно теряюсь, смущаюсь и от этого несу сущий вздор либо совсем молчу». Я желаю знать, какая ты, желаю говорить с тобой, читать мои стихи. Как я могла дозволить для себя заглядывать в её мир, в её сокровенное и нести это людям?! Имела ли я на это право? Мне хотелось, чтоб каждый причастился, каждый поделил её боль, мучения, радости. Казалось, что мне суждено это и Господь отдал мне глас, которым я разговариваю с душами живых и ушедших.

Ведь их стихи это их души. Понравится ли ей моё чтение?.. Она слышит мои мысли и отвечает». Взяв за руку, Она повела меня, всё так же неслышно ступая, по ярко освещённому коридору, древесные стенки которого сверкали, точно покрытые лаком.

Коридор был длинен и кое-где далеко-далеко сиял броский, солнечный, но совершенно не слепящий свет. Ведь я так и не отыскала истину. Видимо, это несовместимо. А все же по людям маюсь, Как пёс под луной». Ах, что я говорю. Не то… Не то… Неотвязная мысль не давала мне сосредоточиться.

Я жажду чуда сейчас, на данный момент, в начале дня! Марина Ивановна, Вы прочитали мне молитву. Старую молитву. Видишь свет? Она засмеялась: «Глупышка. Я слушала всё, что ты читаешь». Закрыв глаза, как будто проваливаясь в бездну, я начала: «Долго-долго, — с самого ранешнего юношества, с тех пор, как я себя помню, — мне казалось, что я желаю, чтоб меня любили…». Слова нанизывались в строки. Взявшись за руки, мы сделали крайний шаг.

Перед нами был сказочно-неведомый мир. А мы скользили, точно в вальсе, оглядываясь вокруг. Мы перебивали друг друга, памятуя льющиеся в нас строки: «Вы настолько забывчивы, сколь незабвенны…», «Коли милым назову, не соскучишься. Превеликою слыву — поцелуйщицей…». Всюду добрые, улыбающиеся лица. Простимся накануне…». Мы постоянно будем молоды! Мне казалось, что я кричу, но не слышала собственного голоса.

Счастье окутало меня, как будто туман. И мы парили, парили, парили. Но ежели нет никакой необходимости в срочности, мой для вас совет — отчаливайте в дорогу поездом. Тогда путешествие обеспечено для вас не с момента приземления лайнера в аэропорту, а практически, с того момента, как: «…Скорый поезд номер 30 четыре сообщением Одесса-Москва отчаливает со 2-ой платформы… нумерация вагонов с хвоста поезда…» Там, на перроне, провожающие под мелодию, ставшую гимном нашего Городка текст данной песни утверждает, что невзирая ни на что «…есть Город, который я лицезрел во сне…» , махнут для вас рукою, некие — самые настойчивые — будут идти за плавненько качающимся вагоном, ускоряя шаг, а вы… вы уже в пути, и за обустройством незатейливого собственного, временного приюта, не заметите первую остановку: Раздельная.

Заглавие очень и очень символично, в особенности для отправляющихся в путь с целью подлатать душевные пробоины, огромные и малые. Советую раз-де-лить своё «до» и «после» конкретно данной нам станцией — не берите с собой в дорогу ничего излишнего — путешествовать нужно налегке, а душевные пробоины, даже самые мелкие, весят много. Опосля разделения можно глядеть в вагонное окно, слушать негромкую болтовню пассажиров в примыкающем купе моё совершенно пустое: радоваться либо огорчаться — пока не знаю , и писать, чем я, фактически, и занимаюсь.

Он уютен, плацкартный мой приют, и я, устраиваясь поудобнее, со стаканом прочно заваренного горячего чая не берите чашечку в дорогу — чай в поездах подают в стакане, а стакан этот — в подстаканнике! Где вы найдёте такое в современном мире пластмассовых стаканчиков? Дела меж людьми прямо пропорциональны посуде — той, которая является неотъемлемой составляющей их быта.

Так вот, одноразовая посуда не содействует долгим отношениям — ими не дорожат. Ведь их так просто выбросить на свалку — как и одноразовый пластмассовый стаканчик. Но это тема для отдельного эссе, а на данный момент я всё своё внимание уделяю чаю. В доме моей прабабушки серебряные подстаканники были предметом полностью обыденным.

В доме бабушки тоже, на уникальность не претендующим, но всё-таки, — из стакана в подстаканнике пил чай лишь дед. Бабушка же наливала чай из пузатой пёстрой чашечки в блюдце, брала кусок колотого сахара… Да, так я о том, что в моём доме, к примеру, подстаканник есть.

Память о прабабушке. Я разглядываю маленький кирпичный дом — прямо у жд переезда — и представляю для себя жителей этого дома. А там, снутри — дымок-то из печной трубы вьётся, владелец либо хозяйка топят печь, и дрова пощелкивают, и разливается настоящее живое тепло. Взять да и сойти тут, на неприметном разъезде и поселиться в таком вот доме, с печкой и колодцем во дворе мне отлично виден его потемневший от времени ворот , топить печь, слушать, как падают яблоки в саду в августе, а долгими зимними вечерами писать рассказ либо повесть о падающих яблоках.

Вообщем, я так люблю собственный город, что, возможно, уже недельки через две стану тосковать, грусть победит меня, и начатый рассказ я заброшу, а начну писать стихи о море, о солнце, о самом лучшем городке на свете. Путь мой лежит в Калугу, а потом — в Тарусу. Таруса: Слова. Странствия Мне нравится знакомиться с самыми обыденными словами родного языка поновой, разглядывая их наиболее внимательно. Каждое наделено особым, неподражаемым, лишь ему присущим нравом.

Есть слова прохладные, и как ни удивительно, к ним не относится слово снег, оно мягкое, пушистое. Да и слово мороз — тоже не из холодных; оно быстрее острое, резковатое, кое-чем сродни слову резеда — по ощущениям. Холодно же мне становится от слова пучина. А ещё от слова рыба. Потому я боюсь людей с «рыбьими» очами. Есть такие глаза: выцветшие, жидкие, противные. Заглянешь в их и… неуютно. Приходилось, о мой чуткий читатель, наверняка, и для тебя испытывать таковой противный озноб, сырость, я бы даже произнесла — могильный холод, невзирая на жаркий летний денёк.

А всё оттого, что рядом оказался таковой человек. И как бы он ни старался скрыть своё нутро — глаза выдают. Рано либо поздно, сырость эта, да что там сырость — гниль! Как правило, они честолюбивы, тщеславны, наделены изрядной толикой снобизма. Но я — о словах, о том, что каждое имеет собственный вкус и цвет, и текстуру… и запах. Вот скажешь Таруса, к примеру, и как будто по щеке кто-то погладит. Нежно так, как будто рука эта — мамина. А узреешь милый сердечку российский городок с нерусским как досадно бы это не звучало, так говорят почти все источники заглавием, — и никогда уже не сможешь запамятовать о нём.

Места эти размещены поблизости от моей малой родины. Калужская область. Рессета, Жиздра, Велья… — реки — кровеносные сосуды моей родной земли, а Ока — аорта. Конкретно тут в Оку впадает река Таруска, и на крутом берегу расположился комфортный тихий, можно было бы написать «утопающий в зелени» но где вы найдёте российский уездный город, не утопающий в зелени? У нас два с половиной часа: автобус ворачивается в Калугу, а последующий будет лишь вечерком, и ежели бы на данный момент было лето… Но на дворе — декабрь.

Темнеет тут рано, к тому же, я повсевременно забываю о сумерках — отвыкла. На юге темнеет сходу — восхитительного и тревожного порубежья, когда можно посумерничать, там практически нет. А тут — есть. Музей семьи Цветаевых находится неподалеку от автостанции, на улице Розы Люксембург. Обрисовывать его нет необходимости, сейчас можно «пройти» в маленькие, комфортные комнаты « Дома Тьо» виртуально, и будьте убеждены — скоро вы совершите это путешествие в действительности.

Сотрудники музея говорят о судьбе неких экспонатов. Это не экскурсия — нет. С первых же слов понятно, что они одержимы творчеством Марины, Анастасии и всем, что соединено с семьёй Цветаевых. Они делятся с нами радостью: вот ещё один неповторимый экспонат. Она так и именуется, эта экспозиция: экспозиция одной книжки.

На книжке три автографа: один Марины Ивановны и два — Анастасии Ивановны, изготовленные в различные годы; — Загляните в зеркало, — улыбается Лена, — Марина Ивановна смотрелась в него! Я касаюсь рукою туалетного столика и заглядываю. Зеркало старенькое, чрезвычайно глубочайшее и… как бы это передать на словах… мягкое. Лицо, отражаясь в нём, становится остальным, смягчается, в очах возникает что-то неуловимое, загадочное, практически трагичное. Без слёз не обойтись, мне, по последней мере.

Кое-где там, в зазеркалье, моё отражение проплывёт мимо тыщи тыщ остальных, мимо отражения дамы с погибельным взором русалки по имени Марина. Не люблю смешивать воспоминания и никому не советую это делать. Вообщем, эти места не терпят суеты и таковых вот набегов, как наш нынешний. Посвятите Тарусе недельку, а лучше — две. Тогда вы всё увидите, везде побываете. Изюминка Тарусы в том, что её нельзя «пить залпом» — не почувствуете вкуса.

Постигайте её не торопясь, глоток за глотком, и до конца собственных дней сохраните родниковую свежесть и чистоту этих мест. И отлично, что нет никаких надписей на монументе — дат, слов… лишь автограф у подножия: как будто, лишь что оставила и… застыла. А за плечами у неё Ока и небо над Окой сероватое пасмурное, но — высочайшее. Сейчас бегом — к Камню. Ежели берегом — минут за пятнадцать можно дойти. Ошую — причалы, лодки, уснувшие до весны. Река тут нетороплива и тревожна, тёмные воды её кажутся неподвижными, и лишь в центре несколько маленьких бурунчиков напоминают о течении и неровностях дна в этом месте.

Одесную — склоны, в неких местах довольно крутые. Ориентир — Храм Воскресения Христова. Камень находится практически на одной полосы с ним: храм — наверху, как и подобает, а кенотаф — внизу и чуток правее — на пригорочке. Ежели пройти ещё метров тридцать-сорок, то можно придти к Дереву желаний. От Камня отлично видно, как дрожат разноцветные лоскутки и ленты на разросшемся кустике черёмухи.

Кстати, в Тарусе есть ещё и Равнина Грёз. Это длиннющий овраг на южной окраине городка. Почуевская равнина, — так, кажется. Молвят, что Равниной Грёз её в первый раз именовала конкретно Марина Цветаева. Но достоверно понятно лишь то, что место это пользуется завышенным вниманием уфологов — очень много всяческих аномалий, по нашим, земным представлениям, тут наблюдается.

А ежели от Камня подняться ввысь, то можно узреть могилу художника Борисова-Мусатова — на древнем небольшом кладбище. Отсюда отлично виден пологий правый берег Оки и усадьба Поленово. Но времени не осталось, и обратный путь к автостанции нам приходится проделывать бегом.

Вообщем, ленточку я всё-таки успела повязать на одну из молоденьких ветвей черёмухи. Ежели по весне не обломают с цветом — означает и моё желание реализуется. Молвят, нельзя открывать своё желание до тех пор, пока оно не реализуется. Потому, завершу я собственный ненаучный трактат о полезности путешествий словами Странника, приют которого находится тут же, в Тарусе: «Странствия — наилучшее занятие в мире. Когда бродишь, — растёшь стремительно, и всё, что лицезрел, откладывается даже на наружности.

Людей, которые много ездили, я узнаю сходу из тыщи. Скитания очищают, переплетают встречи, века, книжки и любовь. Они роднят нас с небом. Ежели мы получили ещё недоказанное счастье родиться, то нужно хотя бы узреть землю». Таруса, 1-ый снег, зимняя притча Одесса; живу в на данный момент …Из Калуги утренней, неприветливой и сонной, румяной, морозно-первоснежной — в Тарусу, где в солнечном утре ещё невесомее кажется Никольский храм, что напротив автостанции.

Несколько шагов до Набережной, туда, где узкой тёмной свечой на приокских ветрах стоит монумент. Она — Марина. Сходство со свечой усиливают ступеньки-волны у босых ног, как оплывающий воск. Вообщем, поблизости у монумента, сходство это исчезает. Может, воображение моё сыграло со мной шутку?

Уходя, оборачиваюсь. Нет — всё-таки сходство со свечой есть и чрезвычайно мощное. Сейчас — вдоль Оки, к Камню-кенотафу — сероватому тарусскому доломиту. Мимо причалов, лодок, скамеек… Маршрут знакомый почти всем, кто бывал в этих местах. Монумент на пути новейший — возник в летнюю пору этого года — монумент Константину Паустовскому. Огласить по правде, монументы я не люблю.

Ставят их сегодня где попало и кто попало. И кому попало. Да и за сами монументы иногда бывает постыдно. Но эти два — Цветаевой и Паустовскому — тут в Тарусе, оправданы и уместны. Как и Камень в месте, о котором она — Марина — просила. Прикоснуться, постоять молча, отпустив взор на простор, открывающийся отсюда, где синь небесная стекает в холодную тревогу Оки, вдохнуть горький осенний воздух и выдохнуть: хорошо… И — наверх, мимо старенького храма Воскресения Христова, что на Воскресенской горе.

Идти по тарусским улицам одно наслаждение — дома древесные, окна в резных наличниках — как красны девицы в кокошниках, коты на завалинках. В Доме Тьо, где всё давным-давно знакомо и обычно, ощущаешь себя как …дома. Любая фото, любая книжка, каждый предмет мебели и интерьера исследованы до мелочей, и тем не наименее, всё тревожит, как в первый раз. И в зеркало туалетного столика Марины — тёмноватое, тяжёлое от неимоверного груза отражений, живущих в нём, я гляжусь с замиранием сердца — всё как в 1-ый раз.

И — как в крайний. В 3-ем переулке от дома Тьо — в самом конце его, над речкой Таруской, стоит дом Паустовского, сейчас это дом-музей, который открылся в мае этого года. Сходу — за воротами — сад, осенний, всё ещё яркий: зацветают астры, сентябринки, калина под окнами сочится капельками-кровинками, и всё это в золотом свечении листвы смотрится таковым обычным, таковым естественным и живым — не музейным, что кажется, вот-вот раскроется дверь и в сад выйдет Странник, обретший собственный приют тут, в Тарусе.

И дверь раскрывается, но не он, а мы входим в дом, где всё просто и скромно; в рабочем кабинете две большие чёрные печки — ещё помнят, как он растапливал их… книжки, — их мало, но много света и воздуха. А в маленьких жилых комнатках та же самая простота — до аскезы.

И уникальный, особенный дух витает тут, в доме и в саду, дух, присущий тем местам, где жил этот умопомрачительный человек. В Древнем Крыму, в Одессе, а сейчас и тут — в Тарусе — везде, где я бывала в музеях Паустовского, возникает чувство большого места, заполненного каким-то особым, неповторимым, присущим лишь сиим местам светом; им пронизаны дома, сады, беседки, его источает земля, по которой шёл Странник — это и есть его светлый и хороший след, который живёт в его повестях и рассказах.

Они и сейчас учат жить, идущих по Земле, и обожать эту Землю. Молчим — очень много охото осмыслить, уяснить, сохранить, — не расплескать, да и столько всего уже сказано и поведано, что охото просто помолчать. Умолкаю и я. В тёмной тиши ноябрьского утра необычный снегопад обрушился на Калугу и пригород, и преобразовал посёлок в сосновом бору, где живёт моя сестра, где я жила, в зимнюю сказку.

Скорый поезд увозит меня в Одессу, из зимней сказки — в сказку осеннюю — в Одессе тепло и идёт дождик. Смотрю в вагонное заоконье и уже не думаю о том, где я: в прошедшем, реальном, будущем. Всё это уместилось в три октябрьские недельки, смешалось, стало каким-то особенным, лишь моим временем, которого мне сейчас хватит навечно, его ни много — ни не достаточно, в самый раз, чтоб осознать: мы живём в «сейчас». Одесса — Калуга — Таруса — Калуга — Одесса.

Ты охотник, но я не дамся, Ты погоня, но я есмь бег. Не возьмёшь мою душу живу! Так, на полном скаку погонь — Пригибающийся — и жилу Перекусывающий жеребец Аравийский. Эти строчки родились задолго до того, как на бумагу прольётся горечь её предсмертных записок. Горечь осознанная, облачённая в чёткие, обмысленные, лаконичные фразы, горечь, с которой она издавна сроднилась, и без которой жить стало бы удивительно, не по привычке — как без боли.

В одной из записок просьба: «…Не похороните живой! Хорошо проверьте…». Ведая, осознавая, что издавна «похоронили» заживо, всё-таки просила. Похоронили, спрятали, заточили в плотный непроницаемый слой равнодушия, безразличия, презрения. Ежели и пробивался через панцирь этот чей-то сочувственный взор, то нечасто, а уж чтоб слово — так совершенно изредка. Ещё в весеннюю пору 30 девятого она писала:.

Отказываюсь — быть. В Бедламе нелюдей. Отказываюсь — жить. С волками площадей. Отказываюсь — выть. С акулами равнин. Отказываюсь плыть — Вниз — по теченью спин. Не нужно мне ни дыр Ушных, ни вещих глаз. На твой сумасшедший мир Ответ один — отказ. Как преображалось лицо, как оживали глаза, когда она читала вслух, когда лицезрела, что её желали слушать и слышать. Чуковская в воспоминаниях пишет: «Марина Ивановна изменялась на очах. Сероватые щёки обретали цвет.

Глаза из жёлтых преобразовывались в зелёные. Напившись чаю, она пересела на колченогий диванчик и закурила. Сидя чрезвычайно прямо, с энтузиазмом вглядывалась в новейшие лица. И не вижу никакой тени, лишь ухмылка по-прежнему скрывается в уголках тёмного, прекрасно очерченного рта, да вот ещё глаза… Ужас, какие глаза! Пожалуй, в них-то — большущих светлых, «русалочьих» — тогда уже — познание и бремя чего-то такового, от чего же обычным смертным делается не по для себя.

Познание чего-то большего? И иссушённость, подавленность — в поздних фото. В крайних. 70 лет минуло с того августовского дня 8 августа г. Шуточка о верёвочке, которая «всё выдержит, повеситься можно…», оказалась совершенно не шуточной. Знать бы, чем обернётся. Задолго до отъезда в Елабугу, она писала: «Никто не лицезреет — не знает, — что я год уже ищу очами крюк… Я год примеряю смерть…».

Пароход прибыл в Елабугу 18 августа. А 31 августа её не стало. И вьются одна за иной версии, свиваются в верёвочку, затянувшуюся петлёй на её горле. У данной для нас, пожалуй, конца нет и не будет. Тут и без «руки НКВД» не обошлось, естественно. Преуспела эта «рука» в свивании верёвочек, и высокопрочны они были.

Понятно, что поэт А. Себя считая виновным и в её смерти, и в том, что просьбу её предсмертную о Муре , прямо к нему обращённую, не сумел выполнить. Как знать. Господь милосерден, молвят. А драматург Тренёв грехи не замаливал, убеждения мешали. Но, невзирая на свою удачливость, на обласканность родной партией и не наименее родным правительством, сам о для себя произнес однажды: «Я знаю, что не оправдал надежд российской литературы, я не смог стать реальным человеком и писателем…».

Было ли это как-то соединено с её гибелью? Ощущал ли он хоть какое-то раскаяние? Ведь это конкретно он рассуждал о «иждивенческих настроениях» недавней белоэмигрантки, в то время, когда решался вопросец о переселении Цветаевой с отпрыском из Елабуги в Чистополь, где жил Асеев с семьёй, где жила семья Пастернака. Где ей, может быть, было бы чуток легче дышать.

Где, может быть, удалось бы отвести петлю крайнего августовского дня лета одна тыща девятьсот 40 первого года, затянувшуюся на её шейке. Снова это «бы». Не бывает «если бы», как досадно бы это не звучало. Но таится на самом дне ящика Пандоры агонизирующая надежда, вот и цепляешься за это «если бы». Строчка цветаевская горяча и сейчас. Живая, пульсирующая. И взор на фото — живой. Вопреки тому, что: Когда человек погибает, Меняются его портреты. По-другому глаза глядят, и губки Улыбаются иной ухмылкой.

Я увидела это, возвратившись С похорон 1-го поэта. И с тех пор инспектировала нередко, И моя догадка подтвердилась. В РПЦ и по сей день запрещено отпевание самоубийц. Отпевание состоялось в день летней годовщины кончины в столичном Храме Вознесения Господня у Никитских ворот. Основанием для того послужило прошение Анастасии Ивановны Цветаевой и группы людей, в том числе — диакона Андрея Кураева.

Стало быть, с того самого дня стало вероятным просить о Царствии Небесном для неё, ибо в царствии земном жилось ей тяжело. Почти все просили за неё и до отпевания. Но были и есть такие, которые и на данный момент распинают имя её, пытаясь очернить, оговорить. И человек — нехороший, и супруга — никудышняя, и мама — нехорошая.

Лишь одно охото напомнить хулителям её имени: «Не судите да не судимы будете». Она была земным человеком — сиим всё сказано. Она была Поэтом. О ней и сейчас, спустя 70 лет опосля её катастрофического ухода, молвят, рыдают, молятся. И сейчас помнят её стихи. Кто вспомнит о вас, хулители и гонители её? Ничтожная кучка далеких родственников, вздыхающих с… облегчением? Вообщем, вряд ли это приостановит тех, кто, невзирая на то, что человека нет в живых, продолжает порочить его имя. Кровь их отравлена чадом коммунальных кухонь, и то ли чужая слава покоя не даёт, то ли понимание собственного ничтожества.

Что ж… Бог им всем судья. Ведь лишь Он вправе судить. А нам дано это благо: читать и перечитывать строки стихов, где поёт крылатая душа её. На которой из 2-ух, Совместно с которой из 2-ух — не решить по заказу! Ах, ежели б можно, чтобы два раза мой факел потух! Чтобы на вечерней заре и на утренней сразу! Пляшущим шагом прошла по земле! С полным передником роз! Знаю, умру на заре!

Ласковой рукою отведя нецелованный крест, В щедрое небо рванусь за крайним приветом. Прорезь зари — и ответной ухмылки прорез Цвет ваших глаз так же важен, как их выражение; обивка дивана — не наименее слов, на нём сказанных… Нет ничего не важного! Говорите о собственной комнате: высока она либо мала, и сколько в ней окон, и какие на их занавески, и есть ли ковёр, и какие на нём цветы…».

В 30 произносит ставшую крылатой фразу: «Поэт — издалека заводит речь, поэта — далековато заводит речь». Издалека — так как с истоков — с воспоминания, с предка-воспоминания… далековато — поэтому что подмеченное поэтом продолжает жить уже не лишь в его сердечко. Издалека-далёко — линия длительностью в жизнь — путь поэта… где каждый камешек помнит ступавшего… В 40 семь признается: «Моя беда — в том, что для меня нет ни одной наружной вещи, всё — сердечко и судьба».

Означает, беда — что, будучи близорукой, лицезрела вглубь… а обыкновенные вещи были для неё не совершенно обычны: с умыслом… все декорации — судьбоносными… Мы и сами не замечаем иногда, что — благодаря возможности оживлять, расколдовывать вещи, к которым притрагиваемся — чудодействуем… что, выделив тот либо другой предмет, оказываем ему внимание, примеривая на себя… являем роль — до себя возносим, впускаем в среду действия — и вот уж предмет, от нужности значимости даже загоревшись, способен не лишь наш свет отражать, но и сам, подобно гнилушке, светится… Лишь рассмотреть свечение1, как и самим его испускать, не всем дано.

В августе сорокового Марина исповедуется в письме давней подруге Вере Меркурьевой: «От счастливого — идёт счастье. От меня шло — здорово шло… От меня шла — свобода!.. Сами начинали играть». И — люди на притягательность её откликались! Зажигались — от свободы её и счастья. Приписка: «Ношу его на теле, невидимо. Похож на рябину». Что зажглась «красною кистью»? Как огонь очищает потемневшее от времени золото, так и здесь: свет, от неё идущий, зажёг новейшую жизнь в янтаре «ливонском» из Ливонии, располагавшейся некогда на местности сегодняшней Прибалтики.

Как, оживляясь, людей вокруг себя зажигала, так — чудным образом — и вещи преображала! Но что за нелепость: заместо бус солнечных и — магических — повесить на шейку верёвку! И что — за пора: когда нужно пора «снимать янтарь» и — «гасить фонарь»? Почему нитка янтаря ожившего у неё!

И — ежели даже камень от неё зажигаться мог — как люди-то — все, кого зажигала, не защитили?.. Как случиться могло, что и отпрыск, ради которого так! Нет, не от тяжести груза лет сгорел — надорвался Поэт. А просто — сколько ж можно! Так яблоня — до 1-го Цветочки раздаривает маем. Так себя должны ощущать столетние умные старухи… Ежели бы я была на 10 лет моложе… А так, с моей седоватый головой — у меня нет ни мельчайшей иллюзии: всё, что для меня делают, — делают для меня — а не для себя… И это — горько.

Я ТАК привыкла — дарить! Ушла, всю себя раздарив: обожала дарить стихи, себя… либо, к примеру, Москву — заместо себя — Мандельштаму. С магическими бусами из янтаря рассталась в июне го: подарила «чернокнижнице» Ахматовой — за четверть века предвидя: Ах, я счастлива!

Никогда заря Не сгорала чище, Ах, я счастлива, что тебя даря, Удаляюсь — нищей. Но лишь ли?.. Наряду с «затвердевшей пеной моря», были и остальные вещи , с которыми переплеталась нить судьбы, сердечных привязанностей Поэта: от письменного стола — до «склада перстней»!

Колец лишь раздаренных — сто! О, 100 моих колец! Мне тянет жилы, Раскаиваюсь в 1-ый раз, Что столько я их вкривь и вкось дарила, — Тебя не дождалась! Что касается облачения… Вот что Цветаева сама — о «нарядах» в «чердачном» ноябре го, когда анархист Шарль выманил у неё «для продажи» Серёжины золотые часы крайнее, ежели не считать горстки картофелин, что напоминало о её «буржуазном прошлом» : «Хожу и сплю в одном и том же карем, в один прекрасный момент безумно севшем бумазейном платьице, шитом в весеннюю пору го за глаза… Всё прожжено от падающих углей и папирос, рукава, когда-то на резинке, скручены в трубку и заколоты булавкой…».

Ах, Марина, — чем не Золушка! Не хватало разве что башмачков да принца… Лишь башмачки-то — не из хрусталя… Что до царевича — не родился, похоже. Вы также сможете поглядеть наиболее подробную информацию о портале и связаться с администрацией. Каждодневная аудитория портала Проза. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество гостей. Портал работает под эгидой Русского союза писателей. Лаврова Художественный мир М. Цветаевой Лена Лаврова 3. Рецензенти: Исаев Г.

Лаврова Е. Художественный мир М. Цветаевой: поэтика стихий. Монография представляет собой исследование художественного мира Марины Цветаевой, образов-символов стихий земли, воды, воздуха, огня, поэзии и любви. Адресована преподавателям-филологам, научным работникам, аспирантам, студентам, а также всем, кто интересуется творчеством Марины Цветаевой.

Поэтика стихии «земля»………………………………….. Сопротивление материи и бытия и воля человека к преодолению сопротивления…………………………… Топонимика художественного мира М. Образы-символы флоры……………………………. Образы-символы фауны……………………………. Неприродная стихия: урбанизированные образы-символы …………………………………………….

Поэтика стихии «вода» 1. Солёная вода………………………………………… 1. Пресная вода………………………………………… 1. Поэтика стихии «огонь» …………………………………. Природный огонь…………………………………… 1. Укрощённый огонь…………………………………. Поэтика стихии 1. Иерархия стихии «воздух» ……………………… Высшие слои стихии «воздух»…………………….. Низшие слои стихии «воздух»…………………… Эстетические пристрастия юной Цветаевой…………… 2.

Эстетика акмеизма в поэзии Цветаевой гг. Образ поэта в художественном мире юной Цветаевой……………………………………………………… 3. Образ поэта в художественном мире зрелой Цветаевой……………………………………………………… 3. Архетип «Орфей……………………………………. Тема любви в юношеских стихотворениях …. Андрогинизм как база мироощущения поэта…. Андрогинная суть личности М.

Цветаевой и её лирической героини…………………………………………… 4. Образ амазонки……………………………………… 4. Гендерная неувязка в творчестве М. Классификация видов любви…………….. Цветаевой, его эстетики и поэтики представляется нам очень принципиальным и многообещающим для осознания российской литературы первой половины XX века. Природу цветаевского таланта пробовали разъяснить почти все.

В ряде работ российских и забугорных исследователей рассматриваются отдельные стороны ее эстетики. Речь идет о диссертациях Р. Переславцевой «Поэтика катастрофического в творческой эволюции Марины Цветаевой» [], Г. Петковой «Поэтика лирического цикла в творчестве Марины Цветаевой» [], Н. Вольской «Поэтика автобиографических очерков М. Цветаевой [43], С. Буниной «Автобиографическая проза М. И Цветаевой: поэтика, жанровое своеобразие» [34], И. Сафроновой «Эстетические функции пунктуации в поэзии Марины Цветаевой» [] и др.

Осипова [] решает попытку отыскать точку пересечения векторов художественных исканий М. Цветаевой и В. Кандинского на базе типологической общности эстетических исканий российской эмиграции. Исследовательница внушительно обосновывает, что два больших профессионалы поэт и живописец — приблизительно в одной манере решают задачку активизиции внутренних ресурсов поэтики в различных видах искусства. Художественный мифологизм М. Цветаевой изучается в работах Н. Осиповой [], Ю.

Малковой [], Л. Тышковской [], Р. Войтехович [], И. Мещеряковой []. Осипова считает, что творчество поэта восходит к архаическим моделям сознания и сразу концентрирует мифологические «переживания» различных культурных эпох. Исследовательница считает, что художественный мифологизм есть «звено, соединяющее миросозерцание поэта с основными параметрами художественной системы, оказавшими действие не лишь на образный строй…поэзии и прозы, но и на нрав жанровых исканий, на эволюцию поэтического мышления» [, 29] Ю.

Малкова вскрывает «основные и доминантные типы художественного мифологизма Цветаевой» х гг. Поэт употребляет архетипы мирового древа, голос-логос, левый-правый для сотворения системы авторских мифологем времени, места, жизни-вокзала, смерти-отказа, ладошки, седины и. Исследовательница считает, что цветаевский мифологизм преобразуется из художественного приёма в «доминирующий принцип мышления, помогающий прозреть и воскресить архетипические смыслы» [, 22].

Тышковская разглядывает мифологическую базу произведений М. Цветаевой как «структурную ось мировидения поэта» [, 4]. Мифопоэтическая модель мира строится на базе повторяющейся концепции времени и синтеза различных традиций библейской, античной, германо-скандинавской, славянской, романтичной и символической и выражается в разработке авторских легенд — мифа о соблазне высотой, безмерности натуры, разрозненной паре.

Внимание Р. Войтеховича сосредоточено на эволюции всей античной топики в цветаевском творчестве образы музы, Афродиты, Сивиллы, Федры, Лены и Ариадны, Психеи и др. В работе И. Мещеряковой исследуются библейские мотивы как многофункциональные важные составляющие художественного мира Цветаевой.

Духовные ценности осмысляются поэтом как общечеловеческие и выражаются в высказываниях с библейской символикой. Преобладающие мотивы произведений х гг. Роли стихии и разума в жизни и творчестве М. Были раасмотрены некие нюансы препядствия, а именно: логика интуиции, цветаевская поэтология, одержимость словом и власть над ним, стихия и разум в художественном тексте.

Дзуцева посвящает свою статью рассмотрению особенностей поэтологии Марины Ивановны. С точки зрения создателя, поэтология Цветаевой показывает своеобразие творческой особенности поэта и подтверждает её духовное одиночество в литературном мире.

Цветаева, как считает Н. Дзуцева, «признавала и утверждала власть демонической стихии, вырабатывая стратегию творческого поведения поэта, неотвратимо вступающего в контакт с данной для нас силой» [68, 91]. Делая упор на статью Цветаевой «Искусство при свете совести», исследовательница приходит к выводу, что концепция стихийности творческого процесса не была воспринята Цветаевой извне, а была сформирована снутри её художественного сознания. Дзуцева, тем не наименее, находит переклички творческого сознания Цветаевой с некими мыслями отца российского дионисийства Вяч.

Создатель статьи разглядывает делему творческой свободы художника и показывает на идею игры, сформулированную Цветаевой и допущенную в творчество как на метод отдать искусству всю полноту свободы и независимости. Но игра, санкционируя свободу творчества, ведомую к имморализму, никогда не перебегает его границ, а сдерживающим фактором является, по мнению Марины Ивановны, совесть художника.

Лаврова обращается к дилемме стихии материи в формуле мысли поэта. Творчество как компонент природы имеет символ — стихию слова. Создатель статьи подчёркивает, что в цветаевском осознании стихии сами способны находить собственного создателя. Лаврова дает разглядывать «стихию» в цветаевских текстах как «ключевой индивидуально-авторский концепт модели мира поэта» [, ]. Осипова разглядывает семантику взрыва Ю.

Лотман в творчестве Цветаевой. Создатель статьи считает, что неувязка диктуется специфичностью развития российской культуры первой трети ХХ века и творчеством поэта, отразившего болевые точки данной трудности. Ясперс отражался не лишь на развитии научной мысли, но и на художественном сознании. Осипова утверждает, что творчество Цветаевой занимает в этом процессе одно из основных мест, «потому что стихия становится его всепригодной моделью — как в положительной, так и в негативной её ипостаси» [, ].

Создатель статьи справедливо замечает, что «взрывное восприятие Цветаевой отыскивает катастрофы, чутко нацеливается на взрыв как на некоторый выход, созидательную энергию» [, ]. Павловская [] посвящает свою статью дилемме стихии революции в мироощущении Цветаевой.

Викулина [40] разглядывает сообношение разума и стихии в поэме Цветаевой «Крысолов». Создатель статьи считает, что рациональное и стихийное начала трудно взаимодействуют и в равной мере являются «вечными двигателями» её поэтического универсума» [40, ]. Кумукова [] изучит стихию в драме Цветаевой «Метель».

Стихия в пьесе воплощена в виде метели, кружащей за окном: «Метель заведует всем происходящим, движет поступками героев, говорит их голосами» [, ]. Стихия метели, утверждает создатель статьи, неразрывно связана со стихией музыки. Крицкая [] изучает стихию звука в «русских» поэмах Цветаевой и приходит к выводу, что Марина Ивановна владела редким тембральным слухом.

Она «приближает стих к звучанию того либо другого музыкального инструмента, а также намеренно «сталкивает» сходно звучащие слова» [, ]. Прохорова [] даёт анализ творческой cтихии Цветаевой в контексте славянской мифологии. Создатель статьи, делая упор на славянские легенды о сотворении мира, приводит миф о Роде Вседержителе, Белобоге и Чернобоге. Чернобог и Белобог в славянском мифе есть две ипостаси Рода Вседержителя.

Белобог — покровитель Яви, то есть дня. Чернобог — покровитель Нави миру ночному, подземному н он не есть «зло» и не представляет собой «злого бога». Конкретно Чернобог есть архетип деяния. Чернобог нырнул на дно моря и достал 1-ый ком земли, из которого образовался 1-ый полуостров. Чёрт Цветаевой, по мнению создателя статьи, имеет общие черты с Чернобогом, потому «его символика различается от символики Чёрта в христианстве» [, ].

Чёрт Цветаевой не есть «зло», а, быстрее, любовь. Возникает вопросец, что осознавать под художественным миром, так как есть понятия «картина мира», «поэтический мир», «внутренний мир», «поэтическая реальность», «художественный космос», «вторая реальность». Лихачёв в статье «Внутренний мир художественного произведения» ввёл понятие «художественный мир», которое получило обширное распространение, и оказывается лучше всех других определений, так как показывает на связь искусства с объективным миром и сразу сформировывает его как мир, сделанный художником писателем что подразумевает его необыкновенную структуру [, ].

Художественный мир преобразует мир реальности и имеет «целостный и целенаправленный характер» [, 75]. Лихачёв показывает на то, что создатель создаёт определённое место и время, в котором происходит действие, которое в зависимости от его целей может расширяться и сужаться. Художественный мир опирается на систему отраженных, перевоплощенных реалий бытия время, место, человек , на те идеологические категории, которыми обосновано художественное восприятие писателя эстетические и нравственные представления, воззрения на человека, общество, люд, историю.

Нам представляется принципиально принципиальным рассуждение Д. Лихачёва о том, что строительный материал для построения художественного мира создатель берёт из реальности, но «создает он собственный мир в согласовании со своими представлениями о том, каким этот мир был, есть либо должен быть» [, 78].

Художественный мир это перевоплощенная, ограниченная по сопоставлению с реальностью условная реальность, которую создатель стилистически организует, создавая свою, внутренне замкнутую систему, «обладающую своими закономерностями» [, 78]. Эко, комментируя собственный роман «Имя розы», — в котором ослы летают, а принцессы оживают от поцелуя. Так как создатель не может показать в своём художественном мире всю настоящую реальность со всей её полноте, он совершает отбор определённых средств выразительности, который присущ лишь ему и никому другому.

Стилистически организованный строительный материал художественного мира выводит нас на понятие «индивидуальная мифология» [, ]. В базе творчества хоть какого известного поэта лежит «индивидуальная мифология», позволяющая опознать его глас посреди тыщ остальных поэтических голосов. Конкретно «индивидуальная мифология» дозволяет читателю опознать личный глас поэта посреди остальных поэтических голосов, а также на всех шагах его творческой эволюции.

Лотман говорит, что поэт может «…черпать свою символику из арсенала эры, культурного направления, общественного круга» [, ]. Особенность художника проявляется в использовании старенькых обычных образов и знаков, а также в разработке новейших образов и знаков. Образуя «…кристаллическую сетку взаимных связей, они делают тот «поэтический мир», который составляет изюминка данного художника» [, ].

Цветаева, создавая собственный художественный мир, стремится к большей полноте отображения настоящей реальности при помощи ёмких по значению образов-символов и архетипов. Главным понятием художественного мира поэта является понятие стихии. Гегель даёт этому явлению последующее определение: «Стихии представляют собой всеобщие природные существования, которые закончили быть самостоятельными и ещё не индивидуализированы» [57, ]. Индивидуализация и преображение природных стихий при помощи слова происходит в литературе.

Довольно активно в научной литературе изучаются задачи любви и пола. Первым о нестандартной сексапильной ориентации поэта заговорил в году С. Карлинский [96]. Вслед за ним С. Полякова издала книжку «Незакатны оны дни…» [], где был изучен цикл стихотворений Цветаевой «Подруга», раскрывший читателю то, о чём он уже и сам додумывался.

Эта тема до сих пор продолжает тревожить исследователей. В году вышла книжка Д. Бургин под заглавием «Марина Цветаева и Трансгрессивный эрос» [35]. Она представляет собою собрание из 7 статей, посвящённых исследованию сексапильных предпочтений поэта. В году вышел перевод ещё одной книжки Бургин «Отяготела…» Российские дамы за пределами обыденной жизни» [36], в которой создатель продолжает муссировать тему гомоэротизма Цветаевой и именует Марину Ивановну «поэтом трансгрессивного эроса» [35, 6], утверждая, что «трансгрессивность — самая сущность творческого способа Цветаевой.

Она не признаёт границ ни в творчестве, ни в жизни» [35, 7]. Используя в своём исследовании способ психоанализа, Д. Бургин игнорирует исторический, культурологический, политический фон, психологическое состояние поэта, вызванное историческими событиями и событиями обыденной жизни. Тексты статей сборника Д. Бургин посвящены единственной теме — М. Цветаева и лесбийская любовь. Цель статей, как её описывает исследовательница, «…опровергнуть, основываясь на материале лесбийских произведений Цветаевой, правомочность настолько тривиального академического умолчания, разъясняется ли оно деликатностью либо другими причинами» [35, 73].

Что касается академического умолчания, то, как видно из вышеприведённых фактов, его не было. Что касается «лесбийских» произведений Цветаевой, то к ним Бургин относит «Письмо к амазонке», написанное поэтом в году и переработанное два года спустя, хотя, на наш взор, с тем же фуррором это произведение можно именовать анти-лесбийским, ибо оно пронизано аргументами как pro, так и contra.

Исследовательница считает, что на протяжении всей жизни Цветаева не изменялась. Согласиться с сиим мы не можем. К тому же сама Марина Ивановна предупреждала: «Детство — пора слепой правды, юношество — зрячей ошибки, иллюзии. По юношеству никого не суди» [, 79]. о экстатических натурах писали Вяч. Иванов, Лев Шестов, Томас Манн. Иосиф Бродский через эту изюминка Цветаевой услышал трагедийное мироощущение человека XX века.

В книжке И. Кудровой «Просторы Марины Цветаевой: Поэзия, проза, личность» [] одна из глав названа «Поговорим о странностях любви». Исследовательница совсем справедливо показывает на то, что вся жизнь Цветаевой есть «непрерывная череда влюблённостей» [, ]. Так как она поэт, то любая её влюблённость засвидетельствована на бумаге: в поэзии и прозе. Кудрова отмечает, что у М.

Цветаевой не «любовные связи» в их обычном значении, «…именно сердечные увлечения и влюблённости» [, ]. Тот, кто осознавал природу цветаевской влюбчивости, относился к ней не как к легкомысленной даме легкомыслия в ней никогда не было , а как к поэту, нуждающемуся в ярчайших впечатлениях. Делая упор на выражение М. Потому — искусство. Из этого — искусство, моя жизнь, как я её хочу» [, ], И.

Кудрова показывает на то, что из материала цветаевских стихов нельзя прямолинейно выстраивать жизнеописание поэта. Тем наиболее что в одном из писем Марина Ивановна признаётся: «Во весь рост я живу в стихах, а людях — не дано, и меньше всего как ни удивительно дано в возлюбленных — нам — быть и жить» [, ]. Кудрова пишет: «…любовное чувство — катализатор творчества, импульс, сопутствующий творческой энергии. Просто в биографии и творчестве Цветаевой он обнажает себя в особенности откровенно, проявления его в особенности бурны — в степенях экстатических» [, ].

К странностям любовных увлечений Марины Ивановны писательница относит, до этого всего, ужас перед встречами с теми, кого любишь, ненужность взаимной любви, нежелание совместной жизни с тем, кого любишь. Кудрова делает заключение, что рядовая взаимная земная любовь Цветаевой в тягость, поэтому что она мешает творчеству. Исследовательница не уклоняется от обсуждения лесбийских наклонностей Цветаевой, но, в отличие от Поляковой, показывает, что отношения Марины Ивановны и Софии Парнок необходимо разглядывать в контексте эры.

Контекст эры, то есть год, подразумевает поиски российской интеллигенцией свободы от морали. Как нам кажется, это справедливо лишь частично. Нельзя не учесть, что у Парнок было природное, врождённое желание к дамам, которого она никогда не скрывала. Есть также свидетельство М. Кудашёвой-Роллан, знавшей молодую Марину: «У Марины вообщем было тяготение к дамам, ещё с юношества.

И это не протест против среды, а личное влечение» [, 57]. Другое дело, что Цветаева умела управляться со стихией, какую форму она бы ни воспринимала. Свою личность М. Цветаева принимает как стихию. Она повсевременно подчёркивает свою безмерность во всех проявлениях, жизненных и творческих. Просто: безмерность, встающая на пути, и они, быть может, правы в одни только: в чувстве ужаса» [, ].

Марина Ивановна ассоциирует себя с самой природой, к примеру, с деревом: «Просьба: не относитесь ко мне, как к человеку. Как к дереву, которое шумит Для вас навстречу. Идею принадлежности поэта стихиям М. Цветаева переносит на всех важных поэтов прошедшего и настоящего: «Державин, за отдаленностью времен, как Гомер, как Микеланджело, — уже практически стихия, таковой же первоисточник, как природа, то же, что гора либо воспетый им водопад,— меньше поэт, чем водопад, и это самое огромное, что можно огласить о поэте.

Одни соединяются со стихиями, остальные — с народами, не сливающиеся—пропадают » [, ]. Природа для Цветаевой это до этого всего жизнь стихий. Стихия явление природы, отличающееся могущественной, тяжело преодолимой и нередко разрушительной силой, а также среда его проявления. Природные стихии для Цветаевой это, до этого всего, могущественные стихии, наделённые как даром созидания, так и разрушения.

Соц жизнь воспринимается поэтом как разрушительная стихия революция, гражданская война. И есть ещё творческая стихия. Цветаева, «есть та же природа» [, ]. Искусство, как и природа, есть могущественная стихия, наделённая созидательной и время от времени разрушительной в нравственной сфере силой. Через искусство, через поэзию, уверена она, стихии выговаривают себя. Поэт испытывает наитие стихий, поддаётся наитию, и в крайний момент, когда смерть его кажется неминуемой, проявляет волю и оказывает сопротивление: «Дать себя убить вплоть до какого-то крайнего атома, из уцеления сопротивления которого и вырастет — мир» [, ].

Художественный мир художника вырастает из сопротивления стихиям. Природа, перебарывающая сама себя во славу свою. Пока ты поэт, для тебя смерти в стихии нет, ибо все возвращает тебя в стихию стихий: слово. Пока ты поэт, для тебя смерти в стихии нет, ибо не смерть, а возвращение в лоно. Смерть поэта — отрешение от стихий. Проще сходу перерезать для себя жилы» [, ]. Предлагаемая вниманию читателей монография 1-ое особое исследование художественного мира Марины Цветаевой, в которой мы стремились выявить его специальные индивидуальности, основываясь на идеях поэтики стихий Г.

Башляра, теории художественного мира Д. Лихачёва, идеях единства художественного мира Р. Якобсона, идеях знака А. Лосева и идеях архетипа К. Башляр изучит природу поэтического воображения, к которому рациональная мысль «дневного» человека относится скептически, активируется в состоянии покоя, являющегося базовым состоянием психики.

Ему является мир онирических видений, грёз наяву. Грёзы есть тончайший мир людского опыта. Они порождают то, что Пушкин называл творческими снами. Цветаева в очерке «Искусство при свете совести» выделяет главу, названную «Спящий». Поэт, творя, и есть спящий, т. В это время, считает М. Цветаева, поэт находится под властью неведомых ему чар и, очнувшись, т. Грёзы Башляр и чары Цветаева есть подготовка поэта к особенному состоянию духа, называемому вдохновением. Чары, по Цветаевой, это загадочные силы, овладевающие человеком, и пробуждающие его творческие силы.

Грёзы, по Башляру, помогают преображать и сублимировать чувственный опыт человека, находящегося в онирическом состоянии. Чары и грёзы дают импульс к порождению новейших поэтических творений. По мнению исследователя, человек и Вселенная едины. Человек ощущает своё родство с Вселенной, с миром природных стихий, которые живут в глубинных слоях его воображения, меж бодрствующим сознанием и бессознательным.

И что принципиально, они доступны познанию. Ученый говорит о трёх измерениях в области воображения: материальном, формальном и динамическом. Динамика преобладает в воздушной стихии. Эта стихия практически пуста Цветаева не один раз подчеркнёт в своём художественном мире ту изюминка стихии воздуха , но она богата движением, которое доминирует над субстанцией.

Формальное измерение это форма, цвет, обилие и преображение. Тут преобладают красочность и изобилие. Материальное измерение воображения это опыт переживания четырёх природных стихий. Башляр не ограничивает мир воображения 4-мя стихиями. Они могут сочетаться и варьироваться. Есть, по мнению исследователя, промежные природные формы.

К примеру, сочетаться могут реально вода и огонь спирт. Они же могут сочетаться мифологически восход солнца из вод океана , что, в свою очередь, порождает ряд поэтических метафор. Все три измерения воображения несут ответственность не лишь за дифференциацию типов личности на базе природной стихии люди воды, люди земли, люди огня и люди воздуха , но, при определённых критериях, они способны преобразовать воображаемые образы грёз в метафоры, и на их базе породить художественный мир.

Эти условия — грёзы и чары. Грёзы Башляр доступны всем людям, но под действие чар Цветаева подпадают немногие, а конкретно, творчески одарённые люди. Жизнь воображения протекает в сфере культуры, но корешки воображения в природе. Природа это проявление силы стихий. Цветаева констатирует: «Для меня всякая сила непогрешима непогрешимость природы! Искусство как явление культуры определено Цветаевой как, «та же природа»: «Может быть — искусство есть лишь ответвление природы вид её творчества » [, ].

Башляр признаёт: «Человечество воображающее есть обратная сторона природы порождающей» [16, 23]. В мечтах, по Г. Башляру, рождается целый мир. Перед тем как погрузиться в работу созидания, живописец, как и всякий создатель, не может избежать грезящей медитации о природе вещей. При определённых критериях этот мир способен обрести реализацию в художественных видах, формирующих художественный мир литературы. В книжке «Поэтика пространства» ученый пишет: «И душа и дух, по нашему мнению, нужны для исследования феноменов поэтического вида в разных аспектах, в индивидуальности для того, чтоб проследить эволюцию вида от грезы до творческого воплощения.

Но обычной поэтический образ не нуждается в проекте, он просит только движения души. Душа высказывает своё присутствие в поэтическом образе» [14, 10]. У Марины Цветаевой есть выражения о роли душевной жизни и роли духа в художественном творчестве. В году она пишет Р. Гулю: «Основа творчества — дух» [, ]. Спустя несколько лет писательница вернётся к данной мысли, но определит её иначе: «Область поэта — душа. Вся душа. Над душой — дух, не нуждающийся в поэтах, ежели нуждающийся — в пророках» [, ].

Для того чтоб сделать художественный мир, душа поэта обязана жить полной жизнью, поддаваться наитию стихий, переживать, беспокоиться различными эмоциями. Но когда приходит время творчества, то в свои права вступает воля и дух, которому, по Цветаевой, поэт не нужен, но зато поэту он нужен. Таковым образом, поэтический образ и художественный мир создаётся совместными усилиями грезящей и переживающей души поэта и бесстрастной силой и мощью творящего духа.

Цветаевой формируется поэтическими метафорами и образами-символами, имеющими отношение к какой-нибудь стихии. Как показывает А. Лосев, знак близок метафоре, но он не есть метафора. Знак показывает на некий неизвестный нам предмет. Метафоре это не свойственно. Она уже сама по для себя является предметом самодовлеющим и довольно глубочайшим.

Знак вещи, по Лосеву, есть её «обобщение, зовущее за пределы данной нам вещи и намечающее большой ряд её разнородных перевоплощений» [, ]. Метафоры, и в индивидуальности образы-символы, являются неизменными, организующими элементами, формирующими художественный мир, и конкретно они накладывают на этот мир печать поэтической личности, так что мы сходу узнаём, кто есть творец этого художественного мира [, ]. Якобсон показывает на то, в базе художественного мира лежит некоторая неизменная мифология, и основная задачка исследователя состоит в том, чтоб распознать элементы и постоянную мифологию, формирующие индивидуальности данного художественного мира [, ].

Башляр, устанавливая связь меж воображаемыми и литературными видами, показывает на задачку литературы — добраться до образов-новинок, до образов, обновляющих архетипы бессознательного. Новизна, по его мнению, служит приметой творческой мощи воображения. С точки зрения философа, подражательный литературный образ утрачивает свойство одушевлять произведение, поэтому что литература обязана восхищать.

При этом литературные образы могут эксплуатировать образы фундаментальные. Но новизна это основное. Конкретно она описывает стилевое своеобразие создателя, поэтику его художественного мира. Литературный образ говорит о том, что никогда не воображается два раза. В копировании картины может быть какая-то награда. В повторении литературного вида никакой награды не бывает, утверждает Башляр. Итак, анализ научной литературы, где исследуется художественный мир М.

Цветаевой, показал фактически полное отсутствие в ней целостного представления о цветаевской модели мира как стихии. Реальная монография призвана восполнить этот пробел. Поэтика стихии «земля» Земля является одним из первоэлементов мироздания, «есть материнство и защита — всепригодный знак плодородия и хлеба насущного» [, ].

Она представлена в греческой мифологии Геей, Деметрой и Персефоной, а также богом плодородия и виноградарства Дионисом. С землёй соединены представления о верхе и низе, т. Она вызывает противоположные по смыслу представления о погибели и воскресении. С землёй ассоциируются материальные объекты: строения, сельское хозяйство, физический мир, животные, растительный мир, люди. В очерке «Живое о живом» Цветаева именует М. Волошина духом земли: «В Максе жила четвёртая, всеми забываемая стихия — земли.

Стихия континента: сушь» [, ]. В художественном мире М. Цветаевой земля играет важную роль. Эта стихия планетка, мир в целом, сушь земная твердь , почва, материальное достояние, правительство, страна, город, деревня, флора и фауна материальная база мира. Земля это не лишь её поверхность весь сущий мир , но и недра, именуемые Цветаевой прорвой либо пучиной.

Земля в художественном мире Цветаевой это не лишь глобальное, но и локальное, имеющее особенное наименование, к примеру Наша родина, Крым, Москва, Прага, Париж. Землёй в художественном мире Цветаевой может быть названа не лишь планетка, мир, недра, страна, но, к примеру, в переносном смысле любовь.

Земля в художественном мире М. Цветаевой может быть олицетворена. Ей могут быть приданы людские свойства: «земля высокомерная», «земля смеялась», «земля умылась». Сопротивление материи и бытие и воля человека к преодолению сопротивления Земля это мир материи.

Башляр пишет, что ее образы «в изобилии стают взгляду в мире сплава и камня, дерева и смол; они устойчивы и спокойны; мы лицезреем их поблизости, чувствуем на ощупь — как лишь мы предаемся страсти к их обработке, они начинают пробуждать в нас мускульные радости» [18, 15]. В земной материи философ разглядывает характеристики твёрдости и мягкости.

Сопротивляющийся мир выводит нас за пределы статического бытия, за пределы нашего существа. Так начинаются тайны энергии» [18, 30]. В отличие от стихий воздуха, воды и огня, первым свойством материи является сопротивление.

Башляр изучит волю человека к труду в попытках преодолеть сопротивление материи. Эта мысль близка Марине Ивановне Цветаевой. Для неё стихия языка, идей, эмоций и воображаемых образов есть тоже сопротивляющийся материал, который требуется обработать и преобразить в литературный образ. Всё, что оказывает сопротивление воле человека, вызывает энтузиазм и уважение поэта и пробуждает волю к её овладению и преображению.

Образы мягенькой либо сыпучей текучей материи: теста, глины, дрожжей энтузиазма у поэта не вызывают, ибо в их нет воли к сопротивлению, потому в художественном мире М. Цветаевой этих образов очень мало: тесто упомянуто лишь два раза в поэме «Егорушка», дрожжи и глина лишь один раз.

Цветаева полностью делит эту точку зрения, перенося его взор на мягенькую материю в сферу духовную. Всё, к чему нужно приложить физическую силу труд и творческую волю, то достойно овладения, а опосля овладения можно ощутить удовлетворенность фаворита. Для М. Цветаевой ценна сама мысль, к чему бы она ни относилась. В очерке «Поэт-альпинист», посвящённом Н.

Гронскому, она восхваляет альпинизм, которым увлекался парень, и порицает всякий иной спорт за бессмысленность растраты усилий. Альпинизм вызывает восхищение Цветаевой тем, что в нём есть страсть к преодолению высоты, т. В очерке «Мать и музыка» Цветаева ведает, как её мама воспитывала в детях волю, обучая их игре на рояле: «Мать не воспитывала — испытывала: силу сопротивления,— подастся ли грудная клетка?

Нет, не подалась, а так раздалась, что позже — сейчас — уже ничем не накормишь, не наполнишь [, 14]. Цветаева с уважением говорит о этом, так как мама 1-ая подавала детям пример: «Горы лишь на тебя давят, и единственная возможность их с себя снять — или отступить, или взойти. Взойди на рояль. Руками взойди. Как мама всходила» [, 29]. Но Марина, в свою очередь, не чувствуя в для себя призвания к музыке, но ощущая, что она рождена поэтом, оказывает сопротивление воле мамы, желающей созидать в будущем дочь концертирующей пианисткой: «Есть силы, которых не может даже в таком ребёнке осилить даже таковая мать» [, 31].

Сопротивление и волю к его преодолению Марина Цветаева ставит очень высоко. В очерке о Валерии Брюсове «Герой труда» она отказывает мэтру символизма в наличии вдохновения: «Поэт ли Брюсов опосля всего сказанного? Да, но не Божьей милостью. Стихотворец, творец стихов, и, что еще важнее, творец творца в для себя. Не евангельский человек, не зарывший собственного таланта в землю, — человек, волей собственной, из земли его вынудивший.

Нечто создавший из ничто» [, 16]. Цветаева не отрицает, что труд поэта это не лишь вдохновение, но и ремесло, где ремесло и есть воля художника к труду, к овладению сопротивляющейся материи: «Сохрани Боже нас, пишущих, от хулы на ремесло. В её художественном мире лирическая героиня утверждает: «В поле — пишущий, в поте — пашущий» [, ]. Башляр утверждает, что слово «твёрдый» свидетельствует о людской силе, и Цветаева с сиим согласна.

В эту идею она вносит философский смысл. В очерке «Искусство при свете совести» Марина Ивановна ставит символ равенства меж гениальностью и волей к сопротивлению. На поэта находит в терминологии Цветаевой наитие стихий. Это может быть что угодно: любовь, ненависть, отчаяние, стихи: «Гений: высшая степень подверженности наитию — раз, управа с сиим наитием — два. Высшая степень душевной разъятости и высшая — собранности.

Высшая — страдательности и высшая — действенности. Отдать себя убить вплоть до какого-то крайнего атома, из уцеления сопротивления которого и вырастет — мир. Ибо в этом, этом атоме сопротивления -вляемости весь шанс населения земли на гения. Без него гения нет — есть раздавленный человек, которым он все тот же! Гения без воли нет, но ещё больше нет, ещё меньше есть — без наития. Воля — та единица к многочисленным млрд наития, благодаря которой лишь они и есть млрд осуществляют свою миллиардность и без которой они нули—то есть пузыри над тонущим.

Воля же без наития — в творчестве — просто кол. Таковой поэт лучше бы шел в солдаты» [, ]. Поэт должен подвергаться действию стихий. Стихии тревожут душу, дают человеку опыт глубочайшего переживания. Но они могут человека убить. Воля к сопротивлению стихиям не лишь выручает людей от безумия либо смерти, но рождает то, что именуется искусством: «Последний атом сопротивления стихии во славу ей — и есть искусство.

В художественном мире Цветаевой твёрдая материя воплощена в видах горы, утёса, камня, сплава и, отчасти, в растительной символике — дерева. Исключение поэт делает лишь для хлеба. Лирическая героиня художественного мира М. Но она то и дело опровергает распространённое мировоззрение, что хлеб — всему голова.

Наступают тяжёлые времена, когда хлеб исчезает. В юности без хлеба можно обойтись, но есть наиболее мощные страсти и мучения, чем голод. Нищий на площади просит кусочек хлеба. Лирическая героиня разграничивает тело и дух. Сплав как твёрдая субстанция в художественном мире Цветаевой порождает образы-символы, связанные с представлением о твёрдом нраве и мощной воле человека, явленные через какие-либо зримые черты наружности либо индивидуальности поведения.

Железо метонимически: танки может стать в художественном мире Цветаевой эмблемой неумолимости и жестокости неприятеля. Немцы напали на Чехию: «Топот сапог. Руда, из которой выплавляют железо, укрыта в недрах земли. Башляр утверждает, что отлично закалённый нрав может быть таким только при некоей эксплицитной и многосторонней враждебности, и нужно уразуметь, что закалка — это борьба, что она приводит к триумфу в битве стихий, основанному на самой сущности субстанций. Этот триумф фаворита слышен в голосе лирической героини Цветаевой.

Некие виды металлов рождают в художественном мире Цветаевой образы, связанные не с их твёрдостью, а с подвижностью, цветом и ценностью. Так, ртуть порождает динамические образы, к примеру, трепещущей листвы: «К вам! Золото вызывает образы, ассоциируемые с ценностью этого драгоценного сплава и воплощающие высшее качество человека, предмета либо явления: «Серебро моё — Суббота!

Наилучшее в жизни лирической героини — детство: «О, золотые времена» [, 44]; «О, золотые имена» [, 44]. Свойство алмазов — исключительная твёрдость. Но Цветаева ценит другое свойство этого кристалла — сияние. Не считая блеска, в алмазе Марину Ивановну завлекает загадочная глубина кристалла.

Башляр говорит: «…грёза о крепости и сопротивлении обязана быть возведена в ранг 1-го из принципов материального воображения. Так, утёс становится первообразом, существом из активной литературы, из литературы активизирующей, которая учит нас переживать реальное во всех его глубинах и при всём его многословии» [18, ].

У Цветаевой грёза о крепости преобразуется в образы, связанные с природным гранитом. Как правило, они широкомасштабные, свидетельствующие о твёрдости нрава целого народа: «Не умрёшь, народ! Гранитная гора — полуостров святой Лены, на котором провёл годы в изгнании Наполеон.

Гранит, с одной стороны, как образ свирепого рока, а с иной стороны, образ твёрдости нрава пленного. Тех — ненавидь! И перемена вида не случайна. Башляр, сравнивая сталь и гранит, ссылается на Гегеля: «С точки зрения Гегеля, гранит — это «ядро гор» 57, Это принцип сгущения par excellence. Сплавы являются наименее сгущёнными, чем гранит» [18, ].

Цветаева признаётся: «люблю камень, твёрдое» [, ]. Лирическая героиня Цветаевой подчёркивает свою верность прежним ценностям и непреклонность перед судьбой, склоняющей её к выбору новейших ценностей. Это твёрдость не стали, а гранита. Топонимика художественного мира Цветаевой Земля в художественном мире Цветаевой имеет собственный ландшафт.

Это суша и океан море , острова и пещеры, горы и равнины, реки и ручьи, поля и леса. И тут у поэта свои предпочтения, основанные также на идее сопротивления материи либо сопротивления бытия. Тресиддер даёт последующее определение символике горы: «Духовная высота и центр мира, место соприкосновения неба и земли, знак превосходства, вечности, чистоты, подъёма, всепостоянства, устремлённости, вызова» [, 62]. По определению Цветаевой, «Гора — лоб в мироздании» [, ].

Лоб в художественном мире Цветаевой, в свою очередь, символизирует интеллект, творческую мощь. Называя гору лбом мироздания, Цветаева отдаёт ей подабающее. Гора как образ-символ имеет большущее значение в мировой культуре. Гора это ещё земля, но уже и не земля. Гора это часть земли, вздымающаяся ввысь, к небесам, находящаяся меж небом и фактически землёй — равниной.

Гора это постоянно мифологическое либо историческое сакральное место. Олимп обитель эллинских богов. Парнас ; обитель Аполлона. Геликон обитель Муз. У старых германцев гора Валгалла ; вход на небо. У иудеев на горе Синай Моисей беседовал с Богом. На Фаворской горе происходит преображение Христа. Именитых гор, как и именитых островов, много. Гора, как и полуостров, уединённое место. В известном смысле это тоже полуостров, окружённый воздухом небом.

Вершина горы ; более уединённое место, где может произойти встреча человека с богами. Говоря о горах, Г. Башляр приводит мысли Виктора Гюго: «Устрашающая греза — мысль о том, что сделалось бы с горизонтом и с человечьим разумом, ежели бы эти громадные волны пришли в движение» [18, ]. Цветаевой образ-символ горы занимает особенное место. В российской поэзии он не был популярен. Марина Ивановна пишет в статье «Поэт-альпинист»: «Страсть к горам нерусская страсть.

Российские, как понятно, обожают простор. Степной и речной. Цветаева была очарована горами так же, как и островами. Сравнивая гору и море, она отдаёт предпочтение горе. В письме к Б. Гора различная. Гора с ручьями, с норами, с играми. Гора — это, до этого всего, мои ноги. Моя четкая стоимость» [, ]. На море М.

Цветаева ощущала себя зрительницей, которой больше нечего делать, как лишь глядеть на пустоту моря либо океана. Она не обожала бездеятельности, зрелищности, пассивности, потому морю либо океану предпочитала реку, поэтому что та течёт, либо гору, на которую можно подниматься и преодолевать. Размышляя, откуда у неё страсть к горам, Марина Ивановна вспоминает, как её сводная сестра Валерия пела романс: «Милые горы, мы возвратимся…»: «Достоверно одно: страсть моя к горам и тоска на ровненьком месте, одичавшие для средне-россиянки, оттуда.

Горы во мне начались с тоски по ним и даже с тоски их по мне: ведь я же им в утешение пела, что «возвратимся! Горы владеют высотой. Высота горы её превосходство над равниной, поэтому что ей горе открыты все дали. Виднее горе, и виднее с горы. Гора у Цветаевой постоянно образ-символ подъёма, преодоления проблем, усилия, которое нужно на какое-либо дело. К примеру, гора музыка. Научиться играться на рояле, всё равно, что взойти на гору: «Взойти на рояль. Руками взойти. Гора лестница, восходящая в небо.

Но на гору можно не лишь восходить. Можно и спускаться к её подножию. Всё зависит от того, кто восходит, и зависит от степени духовности восходящего. В «Поэме горы» гора символизирует, с одной стороны, возможность восхождения к высшей духовной любви, и, с иной стороны, возможность спуска к осуществлению чувственной стороны любви, и к осуществлению разрыва.

Свойства, данные в поэме горе: «грудь рекрута, снарядом сваленного», «просто голый казарменный холм», «гора, как сводня», «Горб Атласа» свидетельствуют совсем не о романтичном виде горы. Не осознать и днесь? Гора это сама природа: её склоны поросли кустарниками, хвоей, вереском, изборождены оврагами, полными хвощей. На нее восходят двое: мужчина и дама. Дама считает, что они небожители любви, что гора миры, гора поднимает их над повседневностью, но конкретно с горы начинается горе, поэтому что мужчина считает, что они простолюдины любви, и что любовь нуждается в житейском устроении.

Мужчина уверен, что жизнь на горе не устроишь. На ней можно жить лишь эмоциями, страстью, инстинктами. Жить обыденной домашней жизнью можно лишь внизу, а не на вершине. Меж влюблёнными нет взаимопонимания. Восхождение не состоялось. Лирическая героиня поэмы связывает движение вниз с понятием грязищи. Лирический герой поэмы в говорит: «Любовь ; это означает жизнь» [, 36].

Жизнь это дом, семья, общественная кровать, т. Жизнь это повседневность, которую лирическая героиня не приемлет. Для неё любовь и жизнь это экстаз, стихия. Любовь возможна лишь на горе. Окончательное расставание влюблённых происходит не на горе, а внизу, у реки.

Мертвецкий оттенок воды символизирует расставание, конец и погибель любви. Отношение человека к чуду варварское. Человек истребитель природы, а не её преобразователь. Горы, с точки зрения поэта, должны принадлежать человеку на физическом уровне и духовно восходящему и их природным обитателям животным: «Горы ; турам поприще! Всякая гора для Цветаевой — труд восхождения. Но не на всякую гору может взойти человек. И не до всякой горы могут снизойти боги.

Гора сама по для себя есть лишь средство. Обычную гору одухотворяет человек, на неё взошедший, стремящийся к богам. Взойти на гору значит возвысить её земную суть до уровня её своей вершины, устремлённой в небесную высоту. Но как бы высоко ни возносились вершины гор, трансцендентного мира они не достигают: «Никогда гора не завидует горе, ибо лишь горы одни знают, как самой высшей из их — далековато до Бога!

Преображение, одухотворение горы и уподобление человеку запечатлены Цветаевой в письме к Р. Рильке: «Чего я от тебя желаю, Райнер? Чтоб ты дозволил мне каждый миг моей жизни поды мама на тебя взор — как на гору, которая меня охраняет как будто каменный ангел-хранитель! Цветаева указывает процесс одухотворения и преображения горы в 2-ух циклах стихотворений: «Маяковскому» и «Ici-haut» Волошину.

Думая о жизненном пути и творчестве Маяковского, Цветаева приходит к выводу, что поэт шёл сложным и тяжким путём, который можно сопоставить с подъёмом в гору: «Поэт и гора. Маяковскому, чтоб реализоваться, необходимо, чтоб были горы. Подобно Моисею, Маяковский возложил на себя тяжесть ответственности за судьбу собственного народа. Эта чрезмерная тяжесть, считает лирическая героиня, символизируемая образом-символом горы, раздавила Маяковского.

Волошину Цветаева предназначила очерк «Живое о живом» , в котором воссоздала физический и духовный вид погибшего друга. Образ Волошина неразрывно связан в сознании Цветаевой с образом-символом горы, как средства физического и духовного восхождения. Волошин любил ходить в горы. Цветаева вспоминает: «Он был необычайный ходок, и жилистые ноги в сандалиях носили его так же просто и заносили так же высоко, как козьи ножки козочек. Ненасытный ходок. Рождённый пешеход.

И таковой же лазун» [, ]. Цветаева соотносила Волошина со стихией земли. Он сам был земля и гора. Цветаевой хотелось погладить его по большой кудрявой голове. Волошин подставляет голову: «У меня же было точно чувство, что я погладила вот данной нам ладонью гору. Взлобье горы» [, ]. В цикле стихотворений, посвященном Волошину, гора основной герой, как и сам поэт. Образ горы в цикле «Ici-haut» географически конкретен.

Это гора Янычар в Коктебеле, на которой Волошин завещал похоронить себя. Опосля похорон люд переименовал гору в Волошинскую. Переименование горы носит символический смысл. Гора становится эмблемой поэта и поэзии.

Товарищи факту нестандартных похорон, не дали подабающего значения. Сказался недочет образованности и воображения. То, что поэт похоронен на горе, преобразует гору: «Преображение на горе? Цветаева обыгрывает сюжет Новейшего Завета преображение Христа перед учениками на Фаворской горе. Она поворачивает сюжет заного. Поэт способен преобразить гору, которая из ординарной горы становится Горой Поэта. В художественном мире Цветаевой с горой связан образ-символ пещеры.

Это стоматология в томске цены ))) Спасибо

Нами Украшения на зубы Томск Телевизионный специалист

После этого доктор указывает, как верно чистить зубы и потом, может быть, будет нужно еще пара посещений, чтоб закрепить навык правильной очистки. Потом довольно только 2 раза в год посещать стоматолога для профилактического осмотра, временами делать профессиональную очистку зубов , а также заниматься профилактикой кариеса.

Герметизация фиссур зубов — один из самых действующих способов защиты от кариеса в современной стоматологии. Способ нацелен на защиту здорового зуба, имеющего по собственной структуре глубочайшие фиссуры ямки, желобки естественного рельефа поверхности эмали , от проникания вредных микробов. В таком случае жевательные, а также боковые поверхности такового зуба покрываются пломбирующим составом — герметиком. Крайний накрепко «запечатывает» эмаль зуба от проникания разрушающих эмаль частей.

При помощи ультразвука и воздушно-абразивной технологии Air Flow осуществляется проф очистка зубо в. Ультразвук, а также струя из воздуха, воды и соды подается на зубы, очищая их от темного налета и делая их наиболее гладкими.

Цвет зубов стают светлее на тона. Опосля проведения таковой процедуры рекомендуется покрыть зубы фторлаком для сотворения защитной оболочки. Профилактику кариеса принято начинать в детском возрасте. Для этого пациента тестируют на склонность к развитию кариеса и составляют личный план профилактики, который состоит из пары главных шагов.

Укрепление зубной эмали фторсодержащими продуктами помогает защитить зубы от деяния кислот, производящихся при пережевывании еды. Детская стоматология занимается исцелением полости рта у деток и профилактикой. Основная причина появления болезней зубов у малышей — неверный уход за ними.

Молочные зубы деток подвержены таковым же болезням, как и неизменные у взрослых. Отличие в том, что заболевания на молочных зубах развиваются скорее. Здоровье детских зубов — предмет неизменного внимания заботливых родителей. Усиление в крайние годы тенденции к развитию ранешнего кариеса молочных, а также распространение болезней первых коренных зубов принуждает докторов очень серьезно подступать к их исцелению.

В качестве профилактики кариеса у малышей все почаще стоматологи дают герметизацию фиссур — покрытие желобков и ямок на жевательных и боковых поверхностях зуба особыми веществами, которые накрепко защищает эмаль от проникания болезнетворных микробов и дозволяет ей всеполноценно и верно сформироваться.

Исцеление зубов у деток постоянно вызывает множество проблем у докторов и родителей. Не каждый ребенок может расслабленно посиживать с открытым ртом, кто-то опасается боли либо бормашины, и в итоге - исцеление становиться фактически неосуществимым. Избежать таковой ситуации, в особенности при суровых стоматологических вмешательствах, помогает один из современных способов общей анестезии — ингаляционный общий наркоз. Кариес молочных зубов разрушение жестких тканей зубной эмали занимает одно из первых мест по количеству обращений к детскому стоматологу.

Причина разрушения зубов может появиться еще на шаге формирования зубных зачатков в животике у матери. Не наименьший вред наносит неверное питание и нехорошая гигиена полости рта. Детские зубы различаются слабенькой минерализацией эмали, это означает, что они в особенности чувствительны и уязвимы, подвержены кариесу. Потому очень принципиальна профилактика кариеса и доборная минерализация зубов.

Современная стоматология дает множество профилактических процедур: фторирование, серебрение, покрытие кальцием. 1-ые зубки, прорезавшиеся у малышей, будут служить им лишь до лет. Со временем они выпадут и заменятся на неизменные, а начинается этот процесс приблизительно с 6 лет, когда выпадают нижние и верхние резцы, которые больше всего «работают» у деток — во время пищи и произношения звуков.

Молочные зубы могут выпадать без помощи других. Ежели этого не происходит, то может быть удаление молочных зубов в кабинете стоматолога. Имплантат - это титановый стержень, который «ввинчивается» в кость десны. На него накручивается абатмент - металло- либо цельнокерамическая головка для коронки , которая изготовляется для каждого пациента персонально. Традиционно лучший косметический итог установки имплантата достигается, ежели его ставить сходу же опосля удаления живого зуба в его лунку.

Исцеление зубов под наркозом. Седация - наркоз новейшего поколения, который характеризуется особенным «спящим» состоянием. Обыденный наркоз на сто процентов выключает сознание человека, седация же повлияет на участки мозга, отвечающие за боль и тревожность, и погружает пациента в специфичный сон. Седативные препараты не оставляют способности ощутить боль, ужас и остальные нехорошие эмоции. При этом, пациент находится в сознании и сохраняет все рефлексы.

Ортодонтия исправляет неровные зубные ряды, сформировывает верный прикус, вылечивает многофункциональные расстройства жевательных мускул. В работе докторы употребляют различные аппараты, такие как пластинки , трейнеры и брекеты. Брекет "bracket" в переводе с британского значит скобка. Основной элемент системы - сам брекет - конструкция, в которую компьютерным методом заложена информация о том, как в эталоне должен размещаться определенный зуб.

Так умная конструкция "программирует" зуб на перемещение в подходящую сторону и в определенной плоскости. Трейнеры предусмотрены в основном для искоренения вредных привычек, нередко служащих предпосылкой нарушений прикуса и неверного расположения зубов. Трейнеры содействуют выравниванию зубного ряда. Они стимулируют развитие разных челюстных отделов и «учат» мускулы лица верно работать. Благодаря сиим свойствам обеспечивается также стабильность достигнутых результатов. Потому ретенционные трейнеры нередко используют опосля ношения брекетов и пластинок , для того чтоб накрепко и навечно зафиксировать правильное размещение зубов.

Современная ортопедия сильно различается от той, что была несколько лет назад. Сейчас точность прилегания коронок проверяется под микроскопом, что обеспечивает нивелирование границы меж вставным элементом и зубом, а также дозволяет избежать пространств меж ними, куда может попасть еда и вызвать кариес и воспаление десны. Несъемные протезы фактически ничем не различаются от "родных" зубов. Они бывают пары видов и разделяются на микропротезы виниры, вкладки, полукоронки , коронки и мостовидные протезы.

Для неполного протезирования существует особая техника производства несъемных протезов. Прибегая к такому виду технологий, спецы достигают наибольшего эффекта, то есть искусственный зуб ничем не различается от естественного. Это имитация либо отдельных частей и поверхностей зуба либо полная его подмена. Такие конструкции закрепляют при помощи примыкающих здоровых зубов либо на самой челюсти. Ношение несъемного протеза предполагает постоянную форму эксплуатации.

Облицовочные глиняние пластинки для зубов, способные вернуть их утраченную форму и цвет - это виниры. Преимущество виниров перед пломбами заключается в том, что под эти конструкции зуб обрабатывается мало - не больше 0, 5 мм. Виниры чрезвычайно высокопрочны, не раздражают десну и твердые ткани зуба и, основное, не меняют цвет под действием никотина, кофе и остальных красящих веществ. Коронка поможет в ситуации, когда зуб депульпирован либо разрушен.

Она бывает цельнокерамической и металлокерамической с золотосодержащим сплавом, сплавом на базе кобальта - хрома, никеля - хрома либо титана. 1-ые лучше всего подступают для передних зубов верхней челюсти. На нижнюю цельнокерамические коронки изготавливать не рекомендуется. Резервных сил коронок не хватит для того, чтоб совладать с жевательным давлением противоположной челюсти, и через года они выйдут из строя.

Для нижних передних и боковых зубов целесообразнее сделать глиняние коронки на железном каркасе, лучше противостоящие жевательным перегрузкам. С эстетической точки зрения металлокерамика ничем не уступает цельной керамике, а крепкость ее - на порядок выше. Мостовидный протез поможет, ежели у вас отсутствуют несколько зубов попорядку. Материалы и методики производства "мостов" остаются фактически таковыми же, как и при одиночных коронках.

Мостовидный протез - это несъемное ортопедическое приспособление в виде моста, которое имеет свойство закрепляться на зубах с помощью коронок. Это классический метод воссоздания зубов на месте утраченных раннее. Мостовидный протез употребляется для того, чтоб заменить недостающие зубы.

Установить таковой процесс можно лишь, ежели с правой и с левой стороны от пустого места ещё есть свои целые зубы. Эти зубы служат местом для установки коронок, на которых в свою очередь будет установлена часть протеза. Штифтовкладка цельнолитая железная конструкция дозволяет вернуть зуб, от которого остался только корень. Она состоит из штифта для фиксации в канале корня, самой вкладки и культи, обработанной под коронку, на которую она и надевается.

Штифтовкладками именуется щадящая процедура по восстановлению зубов. Эта методика применяется в случае, ежели коронка сильно повреждена, была удалена пульпа либо при появлении заморочек с корневой системой зубов. Штифтами пользуются, ежели поверхность коронки достаточно отлично сохранена, а проходимость снутри корневых каналов хороша. Штифтовые винты вкручивают в сам зуб, используя при этом доп закрепители: цемент, покрытие коронкой. Съемные протезы используют при утрате огромного количества зубов, а также в случае утраты последних опорных зубов либо при их значимой подвижности.

Время от времени съемные протезы необходимы, ежели зуб отсутствует, а у пациента нет желания обрабатывать два примыкающих под коронку. 1-ый приём у врача-стоматолога — бесплатный. Осуществляют исцеление зубных болезней у малышей и взрослых, профилактические процедуры, обычное и сложное удаление, протезирование с установкой коронки, имплантацию под плюс, установку виниров и др.

Спецы центра участвуют в конференциях и мастер-классах для увеличения квалификации. Принимают врачи: терапевты, доктора, ортопеды, имплантологи. Оставляя отзыв, вы помогаете иным юзерам принять правильное решение при выборе доктора либо поликлиники. Не считая того, вы получите 20 баллов по програмке лояльности. В приложении удобнее! Город: Томск. Миродент на Цветаевой. Консультируйтесь с медиками в чате без ограничений. О поликлинике.

В избранное. Глядеть все 13 фото. Это ваша клиника? Открыть карту на весь экран. Описание поликлиники стоматологические поликлиники. Головная клиника. Во время исцеления в детском кабинете включают мульты и дарят подарки клиентам. Достоинства поликлиники Стоматологическая клиника.

Спец клиника. Работаем все выходные. Ежели вы отыскали неактуальную информацию либо желаете внести дополнение — сообщите нам!